– Завтра в магазине будут продавать муку, – которой в продаже не было уже давно, по секрету сказала соседке Муська Канакова, продавщица. Та – под честное слово зятю. Тот – товарищу по работе. Через два часа страшную тайну знали все жители поселка.

Очередь стали занимать с вечера. Чтобы не замерзнуть, ночью разожгли костер, кипятили в ведре чай, вели разговоры о скором светлом будущем – нужно только потерпеть немного. С этим соглашались, но не все.

Наша семья тоже заняла очередь. Сначала у магазина дежурила мама, потом – сестры. К утру в очередь стал я с братом, поскольку было воскресенье и не нужно идти в школу.

Возле магазина появилась Веерка Тарасова, местная скандалистка и матершинница.

– Кто последний?

– Все первые сегодня, – съязвил старик Пантюхин.

– Помолчи, пердун старый, не осталась в долгу Веерка. – Спрашиваю: кто последний!?

– Я, – отозвалась Люська Поливцева.

– За тобой буду!

– Сейчас вся очередь переругается – Верка появилась, – заметила тетя Феня, техничка из конторы.

Как в воду смотрела баба! Не прошло и часа, и Тарасова уличила соседку в том, что та, якобы, не стояла в очереди.

– Я ее утром дома видела! Не могла она оказаться впереди меня. – Стала оттеснять ее с крыльца магазина.

– Уйди, стерва! – заорала соседка, – чай домой пить ходила. Как и все, всю ночь простояла. Подтвердите, люди.

– Вроде стояла, – неуверенно проговорил дед Пантюхин.

– А-а-а, стояла… вроде, – не отступала Тарасова, – значит, не было!

– Да перестань, Верка, морочить людям голову, – ввязались в склоку бабы с лесозавода. – Уйди.

– Что значит – уйди! Я за справедливость.

Постепенно нашлись сторонники и противники скандалистки. Ругань набирала обороты. Вспомнили «добрым словом» всех, кто любил отовариваться без очереди.

– Муська идет! Магазин сейчас откроется.

Взвинченная ночным бдением, толпа ринулась в помещение. В мгновение ока меня внесли в магазин и придавили к прилавку.

– А-а-а, – невольно вырвалось.

– Ребенка задавите!

Толпа замерла, но уже через секунду вновь так сдавила, что дыхание остановилось. Увидев мое состояние, стоящий рядом мужчина, стал расталкивать очередь.

– Выпустите мальчонку на улицу!

Не помню, как оказался на крыльце магазина. Болели ребра и голова. Подошла мать и увела домой.

Муки в тот день хватило не всем. Растрепанные и злые бабы расходились по домам, на чем свет костеря неизвестно кого.

Бабка-пьяница

В нашем поселке все работающие мужики много и с удовольствием по выходным пили. Стаканами. То ли тяжелый физический труд тому способствовал, то ли суровые климатические условия Северного Урала. В эти тонкости никто не вдавался. Но стиль жизни у многих выработался такой: в воскресный день никак нельзя без бутылки водки. А там как карта ляжет. Ложилась она всегда в масть. За первой бутылкой следовала вторая, третья…

Начальство не делало из этого трагедии. Знали, все без исключения рабочие завтра выйдут на работу, причем, каждый будет трудиться по-стахановски. Но при всей многообразной тяги к спиртному, сельчане не любили алкоголиков, всячески их осуждали. Поэтому появление в поселке вечно пьяной пожилой женщины, не осталось незамеченным.

Любопытные навели справки. В списках рабочих, приехавших по вербовке, она значилась под фамилией Пичугина. Оформлена истопником в конторе. Занимала маленькую комнатушку в бараке для семейных. Более подробных биографических данных узнать не удалось.

Местные видели утром бабку, когда шла на работу и вечером, когда покупала в магазине бутылку водки. Так было ежедневно. Люди душещипательных разговоров с ней не вели, по возможности, сторонились. Не пристало с пьющими женщинами заводить дружбу. Через полгода Пичугина примелькалась, к ней привыкли. Наиболее языкастые приклеили кличку «бабка – пьяница». На это она не обижалась. При встрече, если была навеселе, всем улыбалась и грозила пальцем невидимому собеседнику.

В день получки бабка была щедра. Угощала выпивкой всех. Действо обычно происходило перед закрытием магазина. У прилавка появлялась Пичугина в расстегнутой фуфайке и хрипло командовала:

– Продавец, всем, кто тут есть желаю налить по стакану шампанского!

– Пять бутылок хватит? – Выставляла на прилавок продавщица.

– Может, хватит, а может, и нет! Как Бог подскажет. Но давай пока столько.

Женщина брала бутылки в охапку и ставила на пол. Затем вынимала несколько стаканов и раздавала желающим. Вскрыв емкости, наполняла тару. Некоторые из присутствующих отказывались от угощения, но большинство пило с удовольствием. За здоровье! Свое и бабки-пьяницы!

Чем еще запомнилась она? Своей матерщиной и трудолюбием. Раньше всех зимой вставала и шла на работу.

– Бабка-пьяница уже раскочегарила печки, – говорили люди, показывая на дымы из труб административного здания лесопункта, первые во всем поселке.

Летом Пичугина работала уборщицей, выполняла, выполняла обязанности курьера. Друзей у нее по-прежнему не было, никто с ней водиться не хотел, хотя отдельные граждане с удовольствием откликались на ее предложение распить вечером бутылочку.

Простился народ с бабкой-пьяницей в феврале. После аванса. Она выпила лишнего и, не рассчитав силы, замерзла по дороге в барак. Помочь ей никто не смог. По темну в поселке не ходили.

 Борис Карташов