Когда я узнал, что в наших лесах живет отшельник, который уже много лет находится в уединении, я тут же задался целью встретиться с ним. Но эта встреча произошла лишь спустя полтора года. Отшельник на то и отшельник. За это время из рассказов других людей у меня уже сложился определенный образ этого человека, и противоречия, присущие ему, не давали покоя моему любопытству. То он представлялся мне как монах в длинной рясе с бородой и посохом, то как рыбак, забывший вернуться домой, а то как студент-натуралист, увлекшийся таежной романтикой и превративший свою жизнь в сплошную лабораторную работу. В итоге передо мной предстал человек лет сорока пяти.  Внешне вполне обычный, разве что бородка, длинные волосы, связанные в «хвост» за спиной, и сильные, но стильные очки подчеркивали его индивидуальность. Тихим, но уверенным голосом он стал отвечать на мои вопросы.

—    Расскажите немного о себе, с чего все началось?

—    Я долгое время был студентом, 11 лет учился в Петрозаводске, Ленинграде…

—    На кого?

—    По специальности лесное хозяйство. Потом я преподавал охотничье и лесное хозяйство в техникуме. Мой отец сначала был военнослужащим, потом лесничим работал, был егерем, охотником.

—    Понятно тогда, почему у Вас такая любовь к лесу…

—    Я бы сказал, к тайге…

—    А тайга и лес — это разные понятия?

—    Совершенно разные. Даже просто по звучанию, энергетической наполненности. Лес — это что-то уже более благоустроенное, облагороженное, а тайга — дикое, не тронутое человеком совершенно.

—    И все-таки что Вас привело к данному образу жизни?

—    Целый комплекс причин. Какая-то одна бы причина не смогла привести к такому решению. Первая — это детская любовь к тайге. Картинка, что я в тайге живу, представлялась мне с самого детства. Единственное несоответствие с детской мечтой — я представлял себя живущим на берегу скалистой реки, на Енисее, к примеру.

—    И эта мечта прошла у Вас через всю жизнь?

—    Да. Настоящая мечта человека, мне кажется, проявляется только в детстве, когда человек еще чист, душа его не поражена ничем плохим. В детстве наши мечты имеют силу того, что в православии называется молитвами. Во взрослом возрасте, даже если человек о чем-то мечтает, то обязательно на втором плане у него идет выгода, деньги, продвижение по службе или же еще какие-то причины… Чтобы так случилось во взрослом состоянии — это намного сложнее, здесь примешиваются другие мотивы.

—    И какие мотивы?

—    Например, занятие восточными единоборствами, медитацией. Единение с природой, духовное совершенствование максимально возможно только в уединении. И ещё одна очень важная причина  для меня — ломка социального строя…

—    Вы имеете в виду социалистического строя?

—    Да. Многие, даже образованные люди, до сих пор просто не поняли, что произошло в 1991 году. Восприятие нового строя оказалось довольно сложным. У нас в России всегда происходит ломка он начала и до конца, а потом начинают все строит заново из самых руин. Так случается у нас на протяжении столетий. Это наш крест. Славяне ведь нарушили обет, который давали Богу — свергли царя. И сейчас мы несем наказание за преступление. 

—    Но что-то я не помню особого благоденствия народа и при царской власти…

—    Там были другие причины бедствия народа — в то время сильно развивался нигилизм, и русская интеллигенция была оторвана от народа. Это отдельная, очень большая, объемная тема…

—    Давайте тогда вернемся к 1991 году. Все-таки, как события в стране повлияли конкретно на Вас?

—    Распад союза, появление новой власти, формирование новых ценностей.

—    Принять решение уйти от мира, было тяжело?

—    Да, для меня это было тяжело. Я ведь постоянно участвовал в общественной жизни. Мне очень жалко было потерять свою страну. Я был воспитан в сильном патриотическом ключе, хотя я не был оголтелым коммунистом, но, тем не менее, все это сильно принимал...

—    Комсомол, партия…

—    В комсомоле я был, а в парию меня не приняли, хотя рекомендации были, но, досконально изучив мое дело, мне отказали. Тогда отбор в партию был очень жестким.

—    Наверное, это было для вас сильным потрясением?

—    Да, дня два я был совершенно потрясенным, потом все прошло. Коммунизм — это был мой первый духовный опыт. 

—    Коммунизм?!!!

—    Да. Все заповеди строителей коммунизма они, в конце концов, очень сильно перекликаются и с православными заповедями: человек человеку друг и все основано на любви. Это внешняя сторона, а что там делалось на самом деле — это совершенно другое. Коммунизм — это, можно сказать, религия, он имеет все религиозные атрибуты — Бога, заповеди, молитвы… Я очень сильно откликнулся на эти моральные установки. И я, может быть, до сих  пор от них не отошел. Я не ругаю компартию, она дала мне все, в том числе и образование. При этом я не испытывал никакого давления, мой рост и развитие шло совместно с ростом и развитием коммунизма.

—    А как Вы пришли к вере в стране полного безверия?

—    Параллельно с коммунистическими идеями я «питался» и христианской духовной пищей. И удивительно — я не находил никаких разногласий. Внешне все воспринималось одинаково: заповеди Божьи и заповеди коммунистические. Главное, что человек полностью на них откликается. Не может быть, чтобы человек не откликался на справедливость, честность, доброту…

—    И каковы были Ваши ощущения от ломки коммунистического строя?

—    Мне показалось, что произошла какая-то революция. Мне очень сложно было воспринять появляющихся бизнесменов. Я с ними даже боролся — когда жил в Петербурге, работал в оперотряде. Среди наших объектов была гостиница «Интурист», мы там дежурили постоянно — отлавливали проституток и спекулянтов. И до сих пор у меня такая ассоциация с тем временем — человек, который перепродает другого человека с огромным процентом — спекулянт. Мне это понять сложно…И я как-то плавно перешел в Храм, совершенно без всяких усилий с моей стороны. Там звучали проповеди.

—    А какая из этих трех причин: детская мечта, духовные искания или ломка строя оказались сильнее?

—    Важен был весь комплекс причин. Иногда я пытался менять их местами: то ли любовь к тайге, то ли духовная жизнь, то ли неустройство государства было важнее… Не знаю.

НАЧАЛО ПУТИ

—    А как Вы оказались именно здесь, в Советском районе?

—    Перед тем, как уйти в тайгу, я прошел своеобразный круг по стране, побывал в тех городах, где жил раньше, посетил всех друзей, знакомых. Когда приехал в Советский, я здесь вообще никого не знал. Я приехал сюда строить Храм. Меня позвал отец Алексей (Борисов), бывший настоятель Храма в Советском, мы с ним в Свердловске познакомились. Построили мы купол, кресты практически без каких-либо строительных навыков, только по благословению батюшки. Получилось неплохо, не шикарно, конечно, но неплохо. Чтобы было шикарно, за дело должны браться, конечно, специалисты. И вот, когда я здесь жил, то попросил местных рыбаков показать мне какую-нибудь сторожку в лесу, чтобы просто отдохнуть. Мне казалось, что прежде, чем уйти в тайгу, надо все как-то взвесить, принять решение… Оказалось все намного проще.

—    Как далеко вы ушли вглубь тайги от города?

—    130 км в сторону Урая. Я попросил вертолетчиков, чтобы высадили меня в самом глухом месте. Они и высадили — вокруг меня одни болота. Палатку поставил и начал потихонечку бревна рубить. Сам того не ожидая, построил срубик, и одновременно — книги, все больше и больше, с самых азов. Сейчас здесь просто нет такой литературы, которая мне нужна: академические книги.

—    А книги какие взяли?

—    Духовные. Мне очень была интересна практика наших духовных отцов православия, которые тоже были одни в пустыне, в тайге. Серафима Саровского, например.

—    И как давно Вы в тайге?

—    В тайгу я уехал в 1995 году.

—    А как часто Вы «выходите»?

—    Сначала я очень долго совсем не выезжал, года два, наверное. Потом выходил только на Пасху, на службу и причастие. Сейчас вышел по болезни, но на самом деле это другое. Я случайно попал на приезд греческого архимандрита Нектария. Я не знал, что он приедет, но почувствовал. Это произошло на уровне подсознания. Мы встретились, поговорили, нашли общие точки соприкосновения. Он человек пожилой, имеющий большой жизненный опыт, и был очень удивлен, что в России еще такие люди есть, как я. Наше монашество, уходя от мира, преследует одну цель, а у меня получился целый комплекс целей.

—    Вы изначально уходили, что называется, навсегда или на какой-то определенный срок?

—    Я уходил на какое-то время, хотел поработать в тайге и потом выйти. А сейчас даже не знаю, надо ли оно. Не вижу смысла.

—    Почему?

—    Результат этих духовных практик превзошел все ожидания. А что еще возможно, даже сложно представить! Какой покой можно обрести!

—    А от чего было тяжелее всего отказаться?

—    Самое сложное было порвать контакт с людьми, после стольких лет сильной общественной работы. Не хватало общения. Но его заменило общение с природой. А потом появились плоды молитвенной практики, которые не просто заменяют общение с людьми, они дают гораздо больше.

—    Но Вы же раньше жили обычной жизнью обычного человека: телевидение, телефон, магазины, неужели с этим неудобств не было?

—    Было немного. Но я с самого детства ходил в тайгу, она была для меня местом отдыха, успокоения от стрессов. Это мое индивидуальное качество. Кому-то это дает театр, кому-то что-то другое. 

—    Тяжелее всего было, наверное, в первый год?

—    Да, первый год это был подвиг телесный. Посты, физическая перегрузка. Вообще, такие поступки, как уход от мира, разрешаются с только благославления церкви, но я по своей наглости и глупости решил сделать это один. Я мог, конечно, совершить ошибку.

БЫТ И ЗАНЯТИЯ

—    И все-таки: чем Вы там занимаетесь? Это же столько свободного времени, особенно зимой!

—    Самое любимое дело, которое я сразу же освоил, — это рыбалка, но не на удочку, а по хантыйски, сетками. Единственная проблема — рыбу девать некуда. Ещё мне очень нравиться наблюдать смену дня и ночи, все явления природы. Они имеют такой отзвук в душе человека! Живя в цивилизации этого не понять. Любое изменение в природе очень сильно влияет на человека, это такие положительные эмоции! А смена времен года — это что-то невероятное! Особенно, когда ломается лед на большой реке. Вместе с этим льдом можно освободиться от большого душевного груза.

—    Ну полгода можно любоваться природой, а потом…

—    Нет, нет! Я же еще немножко художник, и эта эмоциональная сторона, творческое начало для меня неисчерпаема.

—    Вы имеете в виду, что вы художник по натуре?

—    Не только. Я и картины немножко пишу, иконы.

—    Ну хорошо, вот Вы утром проснулись, полюбовались восходом…

—    До восхода-то еще далеко.

—    А утро во сколько у Вас начинается?

—    По разному, зависит от времени года. Иногда часа в три, иногда — в пять.

Встаю, топлю печь, утренняя трапеза. Потом иду до речки, проверяю сети.

—    Обычно много рыбы за один улов?

—    Когда мешок, когда полмешка. И с этой ношей обратно по снежному лесу.

Большая часть времени — это, конечно, книги. Особенно, когда короткий световой день

—    Вы во времени там как-то ориентируетесь?

—    У меня есть часы.

—    Зачем?

—    Например, мне очень нравиться смотреть глухариные тока. Они бывают строго по времени в 3.15. Посмотреть на это в природе — ни с чем не сравнимо! Это как древний ритуал. Если бы была бы камера, я бы мог их снять, и дал вам посмотреть в городской обстановке.

—    А сколько времени и сил уходит у Вас на обустройство быта?

—    Нисколько.

—    ???

—    Все идет само по себе, медленно, спокойно.

—    Нет, подождите, у Вас что, паровое отопление?

—    Нет (смеется). Есть печь.

—    Соответственно, нужны дрова…

—    Чтобы были дрова надо минут 10-15.

—    Вы их не заготавливаете?

—    Специально не заготавливаю. Просто собираю по дороге. Мне гораздо больше нравится перед закатом просто найти пенек, занести его домой, он источает такой аромат! Иногда в мое жилье приходят рыбаки, охотники. Все, кто бывает, спрашивают: чем это у тебя так пахнет? Это как в церкви, когда пахнет ладаном! Иногда на лето я ухожу в другую избушку, в места, где людей поменьше. Меня по полгода не бывает, а запах остается!

—    Вы живете недалеко от реки?

—    Да, до реки метров 600.

—    А как вы питаетесь? Рыба. А что ещё?

—    Питание у меня очень аскетичное. Но я к такой пище был готов. Хотя я не только рыбой питаюсь, я иногда привожу с поселка продукты в небольших количествах: хлеб, крупу. Когда приезжают охотники, то они привозят мне продукты. Я ведь и миссионерскую работу выполняю. Каждый, кто у меня бывает, уходит с иконкой, с каким-то отношением к православию.

—    Завести собаку не пробовали?

—    О ней же надо постоянно заботиться, кормить. А когда я уезжаю, с кем она будет оставаться? А вот кошечка у меня была, красавица, она ходила через весь лес к дороге, где ее подкармливали, но в итоге её кто-то забрал, решил, видимо, что кошка в лесу потерялась.

—    Ваш скудный рацион питания никак не сказывается на здоровье?

—    Как-то я заболел простудой, первый раз в жизни. Я думал раньше, что простуда — это просто повод не ходить на работу, а сейчас сам осознал, что это такое. Но серьезных проблем со здоровьем пока не было, хотя в этом году я немного переборщил с физическими нагрузками, пришлось выехать, подлечиться.

—    А охотой Вы занимаетесь?

—    Охота не благословляется. Когда приезжают охотники, конечно, беру ружье, чтобы просто походить с ним по лесу. К тому же сейчас мне пятый десяток, охота мне уже не очень интересна, это занятие больше для молодых.

—    Но своего ружья у Вас нет?

—    У меня своего вообще ничего нет, кроме книжек.

—    Но со зверьем Вы сталкивались?

—    Конечно, с медведями неоднократно. А однажды бежал от медведя, да так что и не думал что такое бывает, ноги несут в одну сторону а голова смотрит в обратную. Лосей видел буквально метров в пятнадцати.

—    А на чем Вы, например, спите?

—    Сплю на лавке. Во всем самый примитив.

—    И желания нет создать некий уют?

—    Мне кажется, что от этого что-то потеряется. Добровольная нищета — это очень важный момент, он дает простоту, легкость. Это образ жизни. Даже жизнь в семье, она, конечно, благословляется в Евангелие, но связана с проблемами. В этом отношении жить в нищете проще.

—    Грибы, ягоды собираете?

—    Да, конечно, без этого никак.

—    А огородик?

—    Нет, не занимаюсь.

—    А почему?

—    Я же городской житель…

—    Я Вам просто удивляюсь: сочетание несочетаемого! Городской житель, который живет в лесу! Православный коммунист! Это что-то!

О ПИЩЕ ДУХОВНОЙ

—    Вы сказали, что много читаете. В одной из книг я читал, что братья-монахи уединившиеся в поисках истины через духовные книги, в итоге пришли к выводу, что они оказались в положении самоучек – духовных сирот. Без старческого надзора и назидания. Ведь книжное слово «к сожалению, хотя и имеет великое достоинство, все же остается книжным. С его помощью продвижение дается с большим трудом и с великой медлительностью»…

—    Я согласен с каждым вашим словом. Самый главный результат любого подвижничества — это отзыв на послушание. Насколько он послушен своему духовному наставнику, настолько он подвинется в духовной практике. Любой физический подвиг — жесткий пост, одноразовое питание, даже питание раз в два-три дня — может привести человека к самым противоположным результатам. Мы ставим своей целью — вселение в нас духа святого, света, тепла, радости. Когда эта благодать входит в человека и в нем находиться, независимо от обстоятельств, — это уже конец духовной практики.

—    Насколько реальность, которая открылась, соответствовала вашим представлениям?

—    Я был к этому готов. Многие, кстати, обращаются в православие после глубокого стресса, ломки, болезни, смерти близкого. Они начинают понимать, что тело это еще не все, что телом руководит душа.

—    Судя по тому, что Вы сказали, Вас нельзя назвать ни подвижником, ни иноком, ни монахом.

—    Наверное.

—    Но Вы сейчас называете себя монахом?

—    Да.

—    А обет Вы давали?

—    Пока нет. Если дать обет, то надо будет связать себя с монастырем.

—    Но можно дать обет перед собой…

—    Можно, конечно. Но исполнить его будет очень сложно. В монастыре все-таки чувствуешь ответственность перед коллективом, духовником. Я сейчас сам себе, в принципе, и дал такой обет.

—    Вы настолько одиночка, что никогда не хотели создать какую-либо общину или хотя бы уйти с единомышленником, другом?

—    Одно время я хотел уйти с другом, но нас «развело» в разные стороны: я уехал на юг на 130 км, а он на север, хотя хотели быть вместе. Он в тайге 4 года прожил в одиночестве.

—    А не похоже ли это на юношеский максимализм: взял, все бросил, ушел в тайгу…

—    Наверное, похоже. У многих людей бывают такие моменты, когда он чувствует груз своих грехов и решает изменить все. Но это просто духовная борьба.

—    А бывают ли у Вас моменты, когда хочется отступить, когда не хватает сил нести свой духовный крест?

—    Практически нет. В монастырях в таких ситуациях помогают наставники. Я же один, но пока справляюсь.

—    У вас в жизни есть такой наставник?

—    Сейчас нет, когда я был в миру, были. Сейчас все приходиться все брать из литературы, полагаться на свой ум. И вообще, я думаю, что далеко не всем надо совершать подобный подвиг, надо просто хотя бы соблюдать заповеди, которые нам дал Христос. Они основаны на любви, всепрощении.

МИР ГЛАЗАМИ ОТШЕЛЬНИКА

—    Вы столько лет не были в городе, что самое сложное, когда возвращаешься в цивилизацию?

—    Я как-то зимой умудрился в Советском заблудиться. Хотел с вокзала дойти до церкви, но попал туда, где елка, ледяные фигуры…

—    А как же вы в лесу ориентируетесь?

—    А в лесу проще.

—    Любопытно, как вашими глазами видится современный мир? Вы же совершенно оторваны от мира…

—    У меня есть приемник. Меня очень сильно интересует, что происходит в стране. И не только, что говорят наши политики, чиновники, но и что говорят о нас прибалты, украинцы, ВВС.

—    Вы говорите «о нас», значит, вы все-таки отождествляете себя с гражданином России?

—    Конечно. Все равно, я живу в России, среди русской природы, говорю на русском языке…

—    Не правильней бы было Вам с вашими взглядами, убеждениями пойти в политику…

—    Разве что на Кубу…

—    На Кубу — это слишком пассивный вариант. А так, чтобы менять жизнь, влиять на людей… В ту же коммунистическую партию?

—    Коммунизм уже отжил. Всему свое время. Тем более что я думаю, отдавшись один раз в промысел, не стоит возвращаться обратно и что-то менять. Сейчас не все зависит от моих сил, за меня все решают высшие силы. Об этом говорит та же встреча с архимандритом. За нас все кто-то решил.

—    А люди за это время как-то изменились?

—    Да, у людей  произошло смещение ценностей…

—    В какую сторону?

—    В материальную. Если раньше было более или менее равновесие материального и духовного, то сейчас у большинства людей просто ненасытная тяга к обогащению. Со стороны это очень сильно видно, даже в общении с близкими людьми.

—    Это плохо?

—    Что есть, то есть. К тому же здесь, на Севере, это чувствуется не так сильно, все-таки, люди живут получше. Но в тоже время я хочу сказать что люди стали лучше, чаще улыбаются и вообще приятно общаться.

—     А может это то о чем сказано в одном из писаний, где говорится о монахах, и есть такие строки: «некоторые из них так свободны от всякой мысли о пороке, что забывают, было ли в мире что злое...» Вот и Вы забыли о том что люди могут быть злыми

—    Не знаю.

—    А как Вы считаете такой уход из мира, не является ли проявлением слабости, ведь жить в обществе придерживаясь таких убеждений и противостоять соблазнам, искусам гораздо труднее.

—    Да. Это и есть слабость. В миру жить это очень сложно, очень тяжело, страшно тяжело.

—    А насколько Вы соблюдаете все необходимые атрибуты веры, молитвы, например?

—    Молитвы да, читаю. И это могут быть не обязательно совестные молитвы, это могут быть молитвы, которые просто происходят в душе человека.

—    А то, что Вы не выходили 2 года, значит, Вы 2 года не были в церкви.

—    Приходиться выбирать. Но, я думаю, уединение дает не меньший эффект, чем посещение Храма.

—    Но насколько вообще необходимы внешние проявления веры?

—    Очень сильны. Образы и символы — на них все и держится.

—    А не слишком ли много дополнительных элементов, посредников между человеком и Богом?

—    Создается, конечно, такое впечатление, особенно у человека, который редко бывает в Храме. Есть те, кто соблюдает только то, как правильно поставить свечки, это, конечно, не серьезно. Но для человека истинно верующего это не создает проблем.

—    И все же, насколько велика необходимость посещать Храм? Может ли человек верить в Бога, обращаться к нему, не соблюдая церковных обрядов?

—    Если ответить кратко, то в жизни православной церкви очень большое место имеет догматика, то есть то, во что верится беспрекословно, то, что не требует доказательств.

—    И это коренным образом противоречит логике современного человека…

—    Есть, конечно, много внешних форм, но с помощью них мы познаем Бога. Главное, понимать, в какого Бога мы верим. Сейчас очень много людей пытается создавать свои веры, разные секты.

—    Не результат ли это противоречий в самом православии?

—    Это результат грехопадения человека, его жажды в чем-то выделиться. В каждом человеке это есть — тщеславие, эгоизм, желание противопоставить себя другому.

—    А может это, показывает, что человек просто пытается понять – стучите да откроется?

—    Может быть.

—    И на последок. Как Вы считаете, все люди должны пройти через что-то подобное?

—    Нет, зачем. Наоборот, я это никому не советую. Бывает люди хотят уединиться в лесу, но их хватает месяца на три, не больше. И это даже настоящие монахи. Не получилось. Если нет духовного посвящения, благословения, ничего не получится.

На этом разговор с отшельником подошел к концу. Когда мы вышли на улицу, наш герой с упоением посмотрел на небо и произнес: «ты погляди какая красота». И только после этого я заметил что в облачном небе появились небольшие просветы и показались лучи закатного солнышка. И ведь действительно красота… На сим мы расстались.

Кто он? Судите сами. Толи монах в облике научного работника,  толи коммунист с Библией в руках… Но наверняка наша стремление воспринимать все однозначно в данном случае окажется бессильно. Однозначно только то что этот человек с необычным образом жизни, преоткрыл далеко не все что мы в силах познать. И уж тем более то чего большинство из нас познать не в состоянии. Истине нельзя научить каждый должен дойти до нее сам. 

                                                                                                                                 Подготовил В. Ульянов