В детстве считал, что вкуснее отварных макарон с жареными яйцами ничего нет. Мы со сверстниками всегда кружили у рабочей столовой. Она будоражила всеми известными, но не всегда доступными для нас запахами вареного мяса, жареной рыбы, печеных пирожков. Не говорю уже об аромате ячменного эрзац-кофе, от запаха которого начинала приятно кружиться голова. И с удвоенной энергией работали слюнные железы. Иногда я видел, как посетители оставляли недоеденный кусочек мяса в тарелке, булочку с повидлом. Не понимал этого. Удивлялся, когда Вадька Калачев, сын поварихи, выбрасывал пенку от кипяченого молока из стакана.

К ужину в столовую заходил еще и потому, что случалось заработать. Я высматривал столик, за которым мужики распивали спиртное. «Светился» перед ними. Ждал, когда у них закончится водка, чтобы сбегать в магазин за следующей.

Помню, бежал из магазина с бутылкой, а в голове билась мысль: «Отдам водку, и если дядьки не пожадничают, сдача останется у меня. Обязательно куплю кулек карамели». Однако не пришлось полакомится конфетами: деньги отобрал местный хулиган Васька Фадеев.

В памяти осталась картина, висевшая в столовой на стене. На ней – ваза, наполненная фруктами, среди них гроздь винограда. Большая, черная. Я никогда не видел настоящего винограда и не пробовал его. Представлял единым плодом и был удивлен впоследствии, что он состоит из отдельных ягод.

Эх, Мор–р–розова!

Телевизионные антенны у нас появились в конце пятидесятых. Телевизоры были только у нескольких семей. Они назывались «КВН», и были предметом не только белой, но и черной зависти многих жителей. Поэтому, когда профком купил для клуба телевизор, мы восприняли это подарком судьбы. Не нужно придумывать предлог забежать к владельцам ценного ящика, чтоб хоть одним глазком посмотреть на голубой экран. Теперь каждый мог пойти в клуб «на телевизор».

Развлекательных программ еще не было. Вещание велось несколько часов: союзные и спортивные новости, кинофильмы. Заразились этим действом и мы, мальчишки. Вечером бросали все уличные игры и опрометью бежали в очаг культуры. От нас не требовал никто входных билетов, каждый усаживался, где хотел.

Большой по размерам телевизор с маленьким экраном ставился на табурет. Вблизи рассаживались рабочие и школьники, домохозяйки и маленькие дети. Места хватало всем. Никто никому не мешал, не шуршал бумажками, не разговаривал. Все внимание – на светящийся экран.

Первый раз телевизор я увидел зимой 1958 года у соседей. Стоял он на видном месте посреди комнаты, на столе с занавешенным экраном. Хотелось, чтобы он засветился, на экране появилось изображение. Но по каким-то причинам техника не работала. Только два года спустя, в клубе, увидел, как этот «ящик» работает. В голове не укладывалось, как на маленьком стеклянном пространстве проявляются картины нашей прошлой и нынешней жизни, а диктор наблюдает за нами.

Несколько раз в неделю я бегал в клуб на «телевизор». Не смущали ни холод в зрительном зале, ни неудобства, когда зрителей собиралось больше, чем могло вместить помещение.

Незабываемым событием в жизни поселка явился показ первого многосерийного телефильма «Вызываю огонь на себя». Главной героиней там была подпольщица Морозова, к которой приставал полицай, начиная с фразы: «Эх, Мор-р-розова». Его посмотрели все без исключения жители. Неделю с девятнадцати до двадцати часов жизнь лесопункта замирала. На улицах ни пьяных, ни праздношатающихся.

После фильма долгое время у мужиков была фраза: «Эх, Мор-р-розова!»

Рогожкин, Бесоногов и дед Падерин

Колоритных, по-своему интересных личностей было много. На лесопункте они появлялись с каждым оргнабором. Местные копировали их повадки, привычки, над ними посмеивались. В своем большинстве это были люди беззлобные, услужливые и одержимые. В хорошем смысле слова.

Одно время жили у нас «конструктор», «авиатор» и «геолог». Первый всем рассказывал, что вот-вот сконструирует машину, которая будет замещать лесорубов на деляне. Дело осталось за двигателем, который сжигал бы не больше литра бензина за рабочий день. Так и конструировал он несколько лет мотор, пока не закончился контракт по вербовке. Уехал.

Второй «работал» над сверхсекретным дирижаблем. Третий – все искал спрятанное золото адмирала Колчака. По интуиции.

А вот Рогожкин, Бесоногов и дед Падерин в поселке запомнились не творческими изысканиями, а оригинальностью поведения и манерой разговаривать.

Рогожкин хотя и имел начальное образование, работал на лесопункте мастером нижнего склада. По местным меркам этой высокой должности сподобился благодаря членству в партии. Вступил на фронте. В те времена, все «партейные» при «портфеле» были. Привлекал внимание маленьким ростом, огромной плешиной на голове и суетливостью. А что представляла его речь? Это был быстрый набор нечленораздельных звуков, перемешанных матерными словами, которые понимал только он сам. На любых собраниях Рогожкин всегда просил слова и «светился» за трибуной до тех пор, пока председательствующий не начинал стучать по стакану, мол, хватит – твое время вышло.

О чем говорил мастер? Разобрать, как уже говорилось, было трудно. Но отдельные слова: «поняишь» и «ептать» слышались отчетливо. Первое слово он употреблял так часто, что в поселке его очень скоро стали называть «Поняишь»

Жизнь «Поняиша» оборвалась неожиданно. После очередного запоя он застрелился. Для всех это был шок. Рогожкин любил жизнь. Почему сделал подобное, никто толком не знал. Многие сельчане винили в этом водку. Искренне жалели незлобивого и неугомонного человека.

Николай Бесоногов, худосочный, с солдатской выправкой мужчина. Даже в будние и праздничные дни не расставался с солдатской гимнастеркой, на которой тускло поблескивал «иконостас» из орденов и медалей. Такого обилия наград не было ни у одного жителя. Фронтовиком был настоящим: провел в окопах не один год войны.

Как и многие воевавшие, любил выпить, выставить напоказ награды. Делал это своеобразно. После стакана водки перед собеседником обычно стучал себя в грудь, да так, чтоб медали звенели. Старался также во всех делах показывать личный пример. Первым бросался разнимать дерущихся, заступиться за слабого, оказывал посильную помощь нуждающемуся.

А как он подстригал! Это была песня. Любую мужскую прическу мог, что называется, с закрытыми глазами соорудить. Никому не отказывал.

– Война этому научила, – не без гордости говорил.

Погиб фронтовик нелепо, на субботнике. Молодежь решила возле клуба построить спортивную площадку. Устанавливалась мачта для аттракциона. Неожиданно столб начал падать. Бесоногов сразу же бросился к нему, пытаясь удержать. Не получилось. Лесина со всего размаха упала на него. Судьба.

Как оказался в поселке дед Падерин, никто не знал. Как и не знали, кем он работает. Одно время будто бы обслуживал водокачку, затем сторожил на нижнем складе. Но ни там, ни там в рабочие часы его никто не видел. Зато летом перед закрытием магазина всегда стоял с ведром грибов. Продавал недорого – лишь бы хватило на флакон «Тройного одеколона». На замечания поселковых отвечал лаконично:

– «Тройной» – это дешево и сердито.

Что интересно, сильно пьяного деда никто не видел.

Потом его, полуослепшего и больного, увезла невесть откуда приехавшая дочь. И если вспоминали Падерина, то всегда подчеркивали: «Классный грибник был».

 Борис Карташов