Никита Иванов об уроках, которые нам преподала война

Очевидцев войны становится все меньше, а людей, воевавших и получивших ордена во время войны, — осталось совсем немного. Истории последних сильно отличаются от лакированного мифа, как отличается «Белорусский вокзал» от современных блокбастеров про войну или «Мой товарищ в смертельной агонии…» от «Василия Теркина». Патриотизм этих людей глубоко внутри, и нам есть какие уроки у них выучить.

Про Украину

Дядя Саша, приятель деда, вернулся домой только спустя несколько лет после войны. Он воевал на Западной Украине. В начале 45-го его, командира разведвзвода, и других молодых офицеров-разведчиков собрали вместе и сформировали из них офицерские поисковые группы.

Он говорил: «Стрелять-то я научился только там, с фрицем это не стрельба, а пальба. Стрелять почти всегда приходилось, катясь по предкарпатскому лесному косогору. Из офицерского взвода нас за год только трое осталось, потому что в плен ни они, ни мы живыми не сдавались: мы-то хоть расстреляем на месте, а они нас в бочках жарили или на кол сажали».

Только в 48-м его отпустили домой.

Через 15 лет отец, молодой начальник секретной лаборатории, получил отпуск в карпатский санаторий. Ехал на машине. Где-то в районе Ужгорода голосовал мужчина. Отец остановился. И первый вопрос: «Ты что, дурак останавливаться? Я подполковник госбезопасности, у нас тут оуновцы (походные группы ОУН. — «Газета.Ru») утром пять человек убили и всю семью начрайисполкома. Добросишь меня и никого больше, а то у тебя и номера на машине, и физиономия московская».

Это был 1964 год!

Вернувшись, отец хотел рассказать эту историю дяде Саше, но увы, четыре красных лычки и желтая за тяжелое ранение сделали свое дело. В общества ветеранов он не вступал, громких речей не любил. А не продвинули его по службе, при всех орденах и заслугах, потому, что в 54-м году при передаче Крыма Украине сказал «Лучше б Польше ее земли вернули».

Про ордена и льготы

Брат бабушки, дядя Вася, был летчиком, всегда знавшим, что он им будет. Золотой значок ГТО высокой ступени, полученный в 30-х годах, даже с виду напоминал орден, и сдать на него было непросто. Он воевал на штурмовике Ил-2. Имел много наград, но, кроме Красной Звезды, полученной в начале войны, особо их не ценил.

Даже про получение «За отвагу», например, рассказывал с горьким смехом: «Лежу в госпитале. Заходит полковник и раздает всем — у меня в воздушном бою, а у других «в задницу», так сказать, за ГТО по бегу назад».

В мае 45-го его перебросили на Дальний Восток, о чем свидетельствовала медаль «За победу над Японией». К ней он относился с сарказмом: «Думаю, за то, что дважды уворачивался от камикадзе. А его видно прямо, даже белую повязку, глаза шальные, идет на таран, страшно — жуть».

Дядя Вася всегда говорил, что герои все погибли во время войны и от ранений в первые десять-двадцать лет.

И очень не любил ветеранов, бьющих в себя грудь по поводу гарнитура или цветного телевизора. Однажды, еще при СССР, мы шли с ним и увидели очередь в льготный ветеранский магазин, там ругались. Пожилые люди с медалями отдавали какие-то квитки и получали от молодых людей крупные купюры. Он сказал «Хочешь, подойдем, посмотришь на этих героев — ни у одного «Отечественной войны» на фронтовой. У всех юбилейные. Как тогда на фронте устраивались, так и сейчас. Вот в первых рядах наш председатель общества, а он на передовой-то и не был».

Про справедливость

Мой двоюродный дед был кадровым офицером-артиллеристом Красной армии. Войну начал почти от границы майором, командиром дивизиона дивизионной артиллерии, прошедшим Халхин-Гол и награжденный тремя орденами, включая Красного Знамени. Коммунист. Это была элита тогдашней армии и по предназначению (мощные удары по наступающему противнику через корректировщика), и по образованию офицеров, работающих со сложной техникой.

Но война все изменила.

Дивизион бил не из тыла, а оказывался, наоборот, передовой защитой от танков пехоты, ведя огонь прямой наводкой.

Батальонные «сорокопятки» и полковые «коротыши» могли справиться только с легкой броней. Естественно, так долго продолжаться не могло. На себе такие пушки не вытащишь, в боях с танками все лошади-тягачи погибли. Под Смоленском, после жуткого боя, осталось меньше половины людей. От дивизиона орудий — на батарею, и те пришлось взорвать. Из пехотного полка, с которым дивизион оборонялся, старшим офицером остался только дед.

Он выводил остатки полка и дивизиона под огнем противника, который «был у них на плечах». Оказалось, они уже в тылу противника — другие части давно отошли (связи, конечно, не было). Их окружили. Перед последним боем, понимая, что он последний, он успел закопать знамя. В плен взяли всего 10 человек, все раненые, только половина в сознании.

Поскольку воинских знаков он не срывал и партбилет не прятал, уже через сутки его расстреляли.

Видимо, не привыкший к директиве Гитлера об отмене законов войны на Восточном фронте кто-то из солдат специально стрелял мимо. А дед был совершенно богатырского телосложения.

Он откопал себя и пошел.

Жил две недели у какой-то женщины, она его лечила. Даже любовь случилась, просила остаться. Но он же коммунист, пошел к своим. И дошел.

И уже через неделю следователь предупредил, как офицер офицера, что его расстреляют на днях. Уже свои. Потому что свидетелей нет! Бой-то был героический, и все погибли, девять в плену.

Коммунист, вернувшийся из плена живой, еще и с таким рассказом, что его к Герою нужно представлять, — понятно, вранье. Драпали бы — были бы свидетели, даже медаль получил бы, а так… Спасли партизаны и этот следователь. Он как-то в суматохе отступления все же настоял, чтобы в указанное на словах место под оккупацией добрались и нашли закопанное знамя.

Следователь сообщил деду, что его всего лишь разжалуют в рядовые и временно лишат орденов.

К 1945 году, проявив храбрость и заслужив восхищение сослуживцев, дед снова прошел от рядового до майора и получил назад свои же ордена.

Но после войны ощущения несправедливости и обиды остались и уже не уходили. Пренебрежения к орденам и званиям у кадрового офицера быть не может, он этим живет. Его более осторожные знакомые и однокурсники стали генерал-лейтенантами с орденами Суворова (звание в год во время войны было нормой). Многие сослуживцы и подчиненные писали в инстанции о несправедливости в его отношении, а он только пил. Пил и умер.

Какая-то это очень русская история, да, пожалуй, все три.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

Никита Иванов

Фото: Сергей Ларенков